Дорогой мой ключевой брат, наконец-то я могу обратиться к тебе с этим письмом. На мой взгляд, это письмо касается только тебя и меня, а значит – всех в нашей церкви. Именно поэтому оно (пуб)личное. Почему «наконец-то я могу обратиться»? Просто я очень рад, что наши с тобой отношения могут выйти на свет. Уверен, эта радость взаимна.

Недавно мы вместе отмечали Новый Год. Хотя нет, прости, не вместе. Когда наш регион собрался на карнавал, тебя все же не было рядом. Ну да ладно. Убежден, у тебя были веские причины для того, чтобы не быть рядом с нами. Так вот, отмечали мы Новый год, и, разумеется, наверное внутри себя были благодарны за прошедшее. Прошлый год был тяжелым для всех. И для вас, и для нас. На будущий год обычно принято загадывать желания, или просить о них Бога. Я открою тебе свое желание. Мое желание, чтобы будущий год был годом радости для всех, кто решил связать свою жизнь с Богом и с церковью. А если год и будет тяжелым – то пусть только для тех, кто далек от Бога и от церкви. Но и это пусть будет им скорее в исправление и в урок, а не в наказание.

Дорогой мой ключевой брат, есть вещи, о которых мне хотелось бы тебе сказать на пороге нового года. Не то, чтобы ты их не слышал – я их многократно тебе говорил (да и братья мои, и сестры), но есть у меня чувства, что не все ты услышал. Извини, но мне придется их повторить.

Прежде всего меня беспокоит твое учение. У тебя прекрасные уроки, не спорю. Ты хороший оратор. Но в этом году было как-то уж много уроков про то, как быть довольным тем, что есть в жизни и в церкви, быть спокойным, доверять тебе и т.п. Честно говоря, я надеялся, что будут уроки о том, как решать конфликты, как выносить на свет застарелые раны, как утешать друг друга и как помочь ослабевшим, как вернуть тех, кого мы оттолкнули от себя и от Бога, как помогать вам – ключевым – быть праведными, как заботиться о бедных - тем много, как видишь. Может быть я чего-то не услышал – прости тогда мне эту вину.

Прости меня еще раз, но я хочу кое в чем разобраться. Многие из нас за этот год подходили к тебе, мой ключевой друг, и я благодарен за то, что лично ты всегда выслушивал нас, всегда был честен – ни в чем упрекнуть тебя не могу. Но что-то менялось, когда ты выходил на сцену. То, что ты лично при нас поддерживал, на сцене вдруг окрашивалось в мрачные тона. Неожиданно я стал угадывать себя в тех самых «критичных», «оппозиции» и «мусорном интернете». И это притом, что ты просил нас всех быть инициативными, предлагать, не скрывать, подходить. Что же оставалось в твоем сердце после наших разговоров?

Позволь мне выстроить сейчас предположение о том, что творилось в твоем сердце этот год. Мне кажется, ты искренне раскаялся. Мне кажется, ты искренне хотел изменить многое в церкви. Ты искренне готов был слушать нас (готов и сейчас). Но мне показалось, ты не ожидал, что будет так много тех, кому не нравится то, что ты делал или делаешь. Мне кажется, ты не ожидал, что с твоим мнением могут быть несогласны. Мне кажется, тебя потрясло то, что кто-то начал тебя учить. Да-да, именно это и было новым для тебя в этом году – настоящее, с Библией учение, получаемое от нас.

Позволь, я попробую представить себе твои мысли. «Я тут стараюсь, а меня все критикуют и критикуют», «они не доверяют мне, а ведь я служу церкви и Богу», «я столько жертвовал для церкви – а они этого не ценят», «я рано встаю, поздно ложусь, у меня здоровье, семья, дети, болезни, проблемы – они не знают об этом», «у меня встречи каждый день и все – тяжелые» и т.п.

Брат, поверь, я все это вижу и очень все это ценю. Мне лишь кажется, что ты не совсем понимаешь мой мотив.

Во-первых, я вижу, что ты служишь церкви. Но, может быть, за долгое время стояния на сцене ты стал считать церковью абстрактный зал, который слушает тебя? Я верю, что ты понимаешь – это не так. Церковь, которой ты служишь – это как раз и есть те братья и сестры (и я в их числе), с которыми ты встречаешься. Иными словами – НАМ ты и служишь. Знаю, ты и сам это понимаешь – я просто хотел лишний раз напомнить тебе (уверен, что напоминание это излишнее для тебя – ты и сам это знаешь).

Во-вторых, ты, кажется, не заметил, что я борюсь и за тебя. Помнишь сколько бывших работающих на церковь говорило с тобой? Как думаешь, почему? Да по одному простому основанию. Если вдруг по какой-либо причине ты перестанешь работать для церкви, мне хотелось бы, чтобы тебя выслушивали!!! Мне хотелось бы, чтобы тебя не бросали старые друзья в церкви. Мне хотелось бы, чтобы на тебя не вешали ярлыков (что обидно – за спиной обычно).

Я могу тебе напомнить, брат, про такие ярлыки. Впрочем, надеюсь ты говорил с теми братьями до того, как говорил в осуждающем свете о них со мной. Не назову их прямо, но ты поймешь о ком я говорю: один, кто вел много а теперь не ведет, один, кто занял его место, один, кто был причиной перемены мест, и целая группа тех, кто были рядом, один, кто ушел из-за несогласия, один, кто рассказал об этом, один, кто живет далеко и письмо написал, группа тех, кто любит общаться, группа тех, кто не сдает кое-что. Уверен, что со всеми ими ты говорил лично прежде, чем говорить осуждающе о них передо мной в личных беседах.

Почему же ты не защищаешь нуждающихся? Знаешь, мне кажется, я нашел ответ. Ты очень много времени проводишь среди своих. А мы – среди слабых. Для тебя болезненно, если кто-то нападает на вас - сильных, а для нас – если кто-то ранит наших слабых. Для тебя поражение – критика ведущего, а для нас поражение – не укрепление слабого. Для тебя уход – это уход из лидерства. А для нас уход – это уход из нашей домашней церкви.

Знаю, как тяжело работают те, кто помогает тебе, мой ключевой брат. Они зарабатывают немного, живут не в центре, не у всех у них есть автомобиль. Я помню их труд и ценю его. Мой ключевой брат, а часто ли ты спрашиваешь их мнение? Часто слушаешь рядовых своих помощников?

Помнишь, приезжала жена старейшины? Помнишь, она собирала сестер, работающих вместе с тобой? Знаешь, что они ответили на ее вопрос о том, спрашивают ли их – рядовых – мнение перед принятием важных решений? Уверен, ты знаешь, что ответили эти сестры.

Жалко, что ты так быстро уволил многих из рядовых сейчас. Я точно не хотел их увольнения. Жалко, что ты не спросил у нас, хотим ли мы их назначения на работу – может мы и были бы против. Но увольнения как раз многие из нас не хотят. Нам просто было жалко молодых христиан, сердце и труд которых ты используешь и потом оставишь их вне работы. Так нечестно, мне кажется. Ты не находишь? Почему они не живут в тех же квартирах, что и ты? Они меньше трудятся? Им не нужно жить ближе к ученикам? Нужно.

Мало денег? У меня есть идея, откуда их взять. Эти идеи есть и у других братьев и сестер. Хочешь, мы поделимся своими идеями? Мы готовы помочь. Честно.

Давай определимся сразу. Я верю в тебя, ключевой брат. Я смотрю на все прошлые годы и вижу твою жизнь, как жизнь чрезвычайно примерную. Мне бы хотелось в своей жизни сделать хотя бы долю того, что сделал ты. Но к чему же это письмо? Что у меня в голове? Сейчас поясню.

Я понял кое-что о тебе, брат.

Ты – прекрасный проповедник. Ты умеешь открывать церкви и делаешь глубокие уроки. Тут у тебя есть талант и умение.

Но ты плохой пастырь и неспособный старейшина. Ты не умеешь укреплять церковь и растить ее. Просто нет у тебя таланта к этому. А тех, кто мог бы тебе помочь – ты уже уволил (в прошлые годы), или даже отрезал.

Мое предложение тебе.

Будь проповедником, будь евангелистом, но не исполняй роль старейшины, не веди дела общины – доверь эти дела тем, у кого есть к этому талант, тем, у кого есть к этому способности.

Я желаю тебе счастья с Богом и счастья в церкви.

Искренне.

Твой неключевой брат

Олег Козырев, ИКС, Москва